Ну вот, это уже становится традицией: подводить итоги моментами, как будто – больше нечем, как будто у меня есть только память и никакого там аналитического аппарата, пустое место на этом месте звенящая пустота, как если удариться обо что-нибудь сильно-сильно головой; если бы там было что, оно бы так не звенело. Это все мелкие такие сокровища, только и пойдут, на бусинки, чтобы потом собрать из них длинные-предлинные бусики и подарить любимой девочке. У нас ведь ничего и не остается, в сущности, кроме воспоминаний; пусть, и они – безумно много.
Когда мне будет пусто, одиноко и нельзя вдохнуть, обниму коленки и вспомню как…
… как я прыгаю, смеюсь, шучу что-то, разговор идет, к слову, про роботов, я начинаю щекотать Тимура, приговаривая: «А ты робот или живой? Надо разобрать, чтобы проверить!», он как-то неожиданно резко ловит меня за руки, строго смотрит в глаза и шепчет: « Не надо».
… как Тимур обнимает меня, засыпая, зарывается в волосы, потом отстраняется резко, потом снова, а я улыбаюсь про себя, потом вдруг поворачиваюсь к нему и прошу: «Расскажи мне сказку?..»
…как я роняю небьющийся стакан на плиточный пол, он звенит, прыгает, Миха приходит и улыбается: «Это ты меня зовешь?»
… как Стас объявляет что-то в духе: «И просыпается мафия», я открываю глаза, смотрю на А, который хитро прищурясь, сидит у моих ног, и не могу сдержать дурацкого совсем, очень девичьего смешка
… как я просыпаюсь от громкого какого-то звука, выхожу из спальни и понимаю, что вот тут вот должно быть ещё 10 человек, а нет никого; ребята интеллигентно проснулись, собрались и ушли, не став будить нас. Следующие минут 20 я пытаюсь выяснить, как это вообще могло нормальным людям в голову прийти
… как я с температурой около 39 сижу ,опершись на столик в купе, в наушниках играет что-то грустное, вечерние огни, стремительно удаляющейся Москвы, расплываются перед глазами, а я думаю : « Если буду когда-нибудь уезжать из Москвы в другую сторону – умру, наверное». Через полгода будет летняя ночь, Курский вокзал, я буду смотреть на Царицинский рынок и понимать «н-е-у-м-е-р-л-а». А жаль.
… как мальчик из скорой помощи делает мне укол, а потом вдруг улыбается совершенно по-детски, очень нежно, добро, слегка щелкает меня в макушку и говорит: «Ну что ты какая кислая? Я тебе, между прочим, жизнь спас!», а потом, пока я разговариваю по телефону, ходит за мной по всему холлу и приговаривает: «Знал бы, что ты от меня так резво бегать будешь, не делал бы укол».
… мы с А. стоим на перроне, обсуждаем вечное, всякое, будущее, свои какие-то смешные глупости, это, кажется, начало апреля, но я одета совсем по летнему : кеды, юбка, легкая куртка, я иду по перонну, начинается ужаснейший снег, буран, а я иду бесконечно долго и реву. Как только я захожу в здание вокзала, поезд трогается и снег кончается
… выбегаю как-то после очередной пары Ерофеева во внутренний двор университета, а там – такая весна, солнце, воздух пахнет невероятно вкусно, ветер свежий и рыжий кот носится за целофанновым пакетиком
… как тот же Ерофеев сидит передо мной, то ли лекцию ведет, то ли семинар, в любом случае, я много возникаю и корчу рожи, он не сбивается с речи, но вид у него такой, будто он прямо сейчас кинет в меня бумажкой
… как лежим после концерта Арбениной с Динкой на лавочке и все хорошо, и весна, и зимы как будто не было никогда
… как Ф., после того, как мы не виделись месяца 3, обнимает меня, как ни в чем не бывало и начинает выговаривать за то, что я куда-то там пропала, а я стою перед ним несчастная совершенно, у меня все плохо и даже чуть-чуть хуже, чем можно представить, я их так люблю, а они мне уже никто, я стою перед ним и почти что плачу, он смешит меня, пересказывает байки, наказывает прийти в гости; я понимаю, что все, отпустило, лето
… как мы с Динкой приходим на спектакль какой-то необязательной, молодежной труппы, а там Таня, с которой я толком не разговаривала месяца три, она не снимает черных очков, говорит, улыбаясь: «Я, к слову, замуж выхожу» и у меня все внутри обрывается – не удержала
… как буквально через пару дней я сижу с ней в кафе, разговариваю и понимаю, что ничего, в общем-то не изменилось, а я себя накрутила, как не знаю кто, обнимаю её на прощанье и думаю: «Родная. Ну что с нами теперь будет»
… как я, Лешка, Катя, А и «роза дала». Аааа, мы скурили её моск!
… а дальше – лето. У кого-то лето – это маленькая жизнь, у меня большая, отдельная, разноцветная. http://www.liveinternet.ru/users/laisse/post50154473/
… как мы с З. и милой девочкой сидим на набережной, они что-то там говорят и начинают синхронно, совсем одинаково смеяться, я отворачиваюсь, смотрю на воду и думаю : «Он мне не нужен, он мне не нужен, ну в конце концов, ему с ней хорошо, я же не могу, он мне не нужен, вот он сууууука!»
… как я стою у самой кромке моря, только что поругавшись с Динкой, пишу смски S. Про одиночество и всякие нехорошие вещи, он спрашивает, сколько у меня людей, которых безусловно люблю, я задумываюсь, пишу 8,лежу на песке потом, пытаюсь это хоть как-то осмыслить, потому что всегда было ну 1, ну 2, а теперь вот так. Встаю и иду мириться с Динкой.
… как мы с А. разбираем старый диван, подкладывая вместо ножек стопки книг, на нем лишнего шевелиться опасно для жизни, поэтому мы и не шевелимся почти, я смотрю в потолок, а он рассказываем мне про нлп, за одной стенкой спит мама, за другой – сестренка и кажется, что так будет всегда
… как в одну из следующих ночей на меня внезапно накатывает, время что-то около пяти утра, а я утыкаюсь ему между лопаток и никак не могу заставить себя спать, потому что если спать, значит расстаться с ним на этим восемь часов или сколько мы сегодня будем спать, а я не могу, не могу, потому что времени нет. Вот так будем всегда, а времени нет. И больше не будет никогда.
… как я прощаюсь с А., иду в противоположную сторону, плачу, звонок от него, беру трубку, а он мне в ухо «алло!», я обнимаю его и уже не сдерживаюсь. Это, собственно, большая жирная точка.
… как я срываюсь зачем-то ни с того ни с сего еду в магазин и покупаю себе туфли на высоченном каблуке, Динка с Танькой смотрят презрительно, тянут «лошаааадко»
… как я пишу смску в 3 часа ночи А. «люблю тебя», а наутро просыпаюсь и понимаю – что-то случилось. Прислушиваюсь к себе и понимаю: я даже знаю, что. Он ещё только через 3 дня мне скажет про эту девочку, а я все эти дни буду даже не злиться, а просто равнодушно и сверху вниз думать про него
… как я стою напротив Тимура, он смотрит нагло, закуривает, вдруг целует меня долго, нежно, нервно, а потом выкидывает сигарету и обнимает меня. Это тем прекраснее, что больше – никогда
… как Кирилл снимает с моего плеча рыжий волос, кладет на свой свитер, приговаривая «а это нам будет повод для рееевности»
… как рождается фраза «я чувствую себя Сашей Башировым»
… как мама заходит ко мне в комнату и говорит : «Слушай, а ты же в Питер собиралась, нет?» 5 минут назад я об этом не думала совсем, но не в моих привычках отвечать «нет» на столь соблазнительные предложения
… как я просыпаюсь в поезде от знакомой фамилии – соседки по поезду обсуждают моего преподавателя
… как выхожу на садовое, вдыхаю и больше не выдыхаю уже до самого вечера; когда беру за руку А., хочется плакать и ничего больше
… как я прихожу в себя, пишу пару смсок Кате и понимаю: н-е-в-с-к-и-й. Господи, неужели я, неужели со мной. Город всю неделю будет исподволь меня учить уму разуму, как бы приговаривая «вот видишь, Анечка, ты ни разу не заблудилась, не сшибла ни одного угла, ни сделала не одной глупости, ты тихая и мирная, а ты им все равно нравишься. Делай, что ли, выводы».
… как мы сидим с Катько перед компом, в дверь заходит Лешко, и пока он снимает куртку и ботинки, копается в ванной, она смеется совершенно особенно
… как я поворачиваюсь на другой бок, сталкиваюсь с ней коленками и – даже во сне! – улыбаюсь
…. как я прихожу вечером, Катько валяется с конспектами, я рассказываю ей что-то там, про Питер, про смешные вещи, она мне – про статистику, мое письмо и что будешь ужинать, мне так тепло от этого; я ведь вижу эту девочку второй раз в жизни, а оно вон как
… как прорастают волосы на мозгу, а нас пре-е-ет
… как брожу по Эрмитажу, ещё даже не заблудившись, а так, просто, думаю о чем-то своем, вряд ли с Эрмитажем связанном ( я там, к слову, стены разглядывала, а не картины, они меня как раз не интересуют), а вдруг звонит Катя только для того, чтобы спросить, как у меня дела
… как я хожу по вокзалу, Орти и Катя болтают о чем-то, я покупаю себе воды, а они кричат: «Анька, до поезда 2 минуты», мы бежим через весь вокзал, влетаем на платформу, не успеваю даже обнять, поезд трогается ровно в тот момент, когда я показываю билет проводнику в последнем вагоне, а я улыбаюсь, мол, правильно, чего прощаться, вернусь же скоро
… как я переболела уже ангиной, успела сходить в универ, погулять один раз с З., но мы с А. разговариваем долго, тяжело, решаем, что нас не держит ничего уже и я просыпаюсь в 5 утра с температурой в районе сорока и мыслью о том, что если она поднимется на полградуса выше (а необратимые изменения в тканях, как известно, начинаются с 40.5), я, в общем, не обижусь, потому что если нет А., то зачем жить?
… как через полдня пишу смску «не могу. Вернись, а» он отвечает что-то нежно-ругательное на мою температуру и через пару часов она спадает до некритической
… как я первый раз прихожу домой к З., утыкаюсь ему в шею почти случайно и понимаю, что все, несет, здравствуйте товарищи, мозгов у вас не прибавилось
… как разговариваю с А. уже спокойно, без истерик, решаем, что нам, правда, лучше пока по отдельности, потому что вместе – никак, но вот когда-нибудь потом мы обязательно поженимся. Нужно же тешить себя иллюзиями
… как сижу у З. на своем уже подоконнике, смотрю куда-то в пол, тереблю край рукава, никак не могу решиться, но потом выдыхаю и говорю: «Ты знаешь… А вот я рассталась с А.» и лично у меня земля уходит из-под ног
… как разговариваем о чем-то с З., в очередной раз стоим сложные логические конструкции, мне надоедает, я с Катькиной интонацией говорю : «Ну будь уже проще»
- Проще – это вот так, - отвечает он и целует меня
… как мы с Ф. разговариваем часа 3 обо всем подряд, а я то исподволь, то в лоб убеждаю его, что нужно, пожалуй, вернуть Теньку – второй поворотный момент этой истории
… как сидим в кафе, я рассказываю Теньке подробности этой ночи, она слушает, смеется, радуется, что её там не было, я терпеливо подлавливаю момент, а потом чуть наклоняю голову и спрашиваю: «Ну, что, ты знаешь, куда мы идем?» И мы туда идем.
… как я сползаю по стенке от хохота, смущения и ещё каких-то неведомых мне чувств, а З. терпеливо меня поднимает с пола и начинает снимать с меня верхнюю одежду, как с маленькой
… как Т. и Ф. долго разговаривают, запершись в комнате, а потом ни с того, ни с сего вылетают с двумя табуретками наперевес, мы отбиваемся веником и сковородкой, и это, что ли, прекрасно
… как Ф. приезжает к моему дому поздно вечером только затем, чтобы поговорить и поставить несколько условий Теньке, ну так, в космическое пространство, она черпает оттуда эту информацию, и мой коварный план сбывается
… как кто-то случайно роняет «ну мозг-то у нас один на четверых!» и сразу все становится ясно. Тот факт, что я не помню, кто это сказал, тоже о многом говорит, да
… как эта троица приезжает в 11 вечера ко мне домой с цветами, счастливы – все, у всех глаза горят, я начинаю оценивать масштабы содеянного, и мне становится страшно, смешно и радостно
… как З. хитро улыбается и протягивает мне ключ от квартиры
… как я приезжаю пораньше, делаю что-то, чтобы занять себя: прибираюсь, делаю эти несчастные сырники (я, в общем, не умею готовить борщик, да и не планирую учиться, это все к Васильевой и её комплексу неполноценности), но мне – почему-то! – спокойно. И хорошо.
… как мне впервые хочется, чтобы мне запретили уезжать из города, потому что так будет в 243 раза проще, а мама говорит: «Ну, мы, в общем тоже, непонятно, когда вернемся, так что попроси кого-нибудь тебя встретить»
… как З. серьезно говорит: «Тебя иногда легче убить, чем любить»
… как Тенька пишет «мы против», а на вопрос «про мальчиков-то ты спросила» отвечает «а зачем мне их спрашивать, мозг-то у меня», я пишу «люблю вас, ребят», а она – «мы тебя тоже»
… как я лежу, свернувшись клубочком в кресле, З. гладит меня по голове, говорит что-то неважное, а мне так хорошо, так абсолютно спокойно, как давно уже не было
… как Таня меня поучает, мол слушай личность, личность говорит умные вещи, личность у тебя уууу какая!
… как едем в машине с друзьями Паши, тихонечко разговариваем с Таней, нас спрашивают, мол, девушки, о чем, вы. «Не обращайте внимания, - гордо отвечает личность, - у меня тут внутренний диалог. У других людей это называет шизофрения, но вы ведь тоже её видите?»
… как кладу голову на колени Лешке, с которым, в общем, уже ничего давно не, но все равно – родной ведь, куда уж денешься, засыпаю почти, а он улыбается, мол, Анька, я скучаю по нам!
Все остальное ещё слишком свежо, чтобы о нем вспоминать, но уже почти что превращается в воспоминания, у меня ведь будет дневной поезд, чтобы провести черту, продумать всякое, решить и понять, чего же я наконец хочу. Такие вопросы, вообще говоря, решаются без эмоций, а я буду улыбаться и торопить поезд, предвкушать и радоваться, вспоминать и скучать, я опять буду вся – сплошная эмоция. С ножками, ручками и хвостом – настоящая Ржевская, чего уж с дурака возьмешь, кроме анализов, а у меня и этого-то не получается, от я врачей бегаю по странным траекториям. Хотя, вот если из-за несделанной флюрографии меня не допустят к экзаменационной сессии, я буду рассматривать все поступающие предложения – вдруг и из меня что путное выйдет, кроме мыслесборника чужих людей, коллективной галлюцинации, инопланетянина, который уже не вполне рыженький. Словом, научите уже меня пользоваться мозгом, и будет счастье.
Всем.
ну что, итоги, да? 2007
Ну вот, это уже становится традицией: подводить итоги моментами, как будто – больше нечем, как будто у меня есть только память и никакого там аналитического аппарата, пустое место на этом месте звенящая пустота, как если удариться обо что-нибудь сильно-сильно головой; если бы там было что, оно бы так не звенело. Это все мелкие такие сокровища, только и пойдут, на бусинки, чтобы потом собрать из них длинные-предлинные бусики и подарить любимой девочке. У нас ведь ничего и не остается, в сущности, кроме воспоминаний; пусть, и они – безумно много.
Когда мне будет пусто, одиноко и нельзя вдохнуть, обниму коленки и вспомню как…
Все остальное ещё слишком свежо, чтобы о нем вспоминать, но уже почти что превращается в воспоминания, у меня ведь будет дневной поезд, чтобы провести черту, продумать всякое, решить и понять, чего же я наконец хочу. Такие вопросы, вообще говоря, решаются без эмоций, а я буду улыбаться и торопить поезд, предвкушать и радоваться, вспоминать и скучать, я опять буду вся – сплошная эмоция. С ножками, ручками и хвостом – настоящая Ржевская, чего уж с дурака возьмешь, кроме анализов, а у меня и этого-то не получается, от я врачей бегаю по странным траекториям. Хотя, вот если из-за несделанной флюрографии меня не допустят к экзаменационной сессии, я буду рассматривать все поступающие предложения – вдруг и из меня что путное выйдет, кроме мыслесборника чужих людей, коллективной галлюцинации, инопланетянина, который уже не вполне рыженький. Словом, научите уже меня пользоваться мозгом, и будет счастье.
Всем.
Когда мне будет пусто, одиноко и нельзя вдохнуть, обниму коленки и вспомню как…
Все остальное ещё слишком свежо, чтобы о нем вспоминать, но уже почти что превращается в воспоминания, у меня ведь будет дневной поезд, чтобы провести черту, продумать всякое, решить и понять, чего же я наконец хочу. Такие вопросы, вообще говоря, решаются без эмоций, а я буду улыбаться и торопить поезд, предвкушать и радоваться, вспоминать и скучать, я опять буду вся – сплошная эмоция. С ножками, ручками и хвостом – настоящая Ржевская, чего уж с дурака возьмешь, кроме анализов, а у меня и этого-то не получается, от я врачей бегаю по странным траекториям. Хотя, вот если из-за несделанной флюрографии меня не допустят к экзаменационной сессии, я буду рассматривать все поступающие предложения – вдруг и из меня что путное выйдет, кроме мыслесборника чужих людей, коллективной галлюцинации, инопланетянина, который уже не вполне рыженький. Словом, научите уже меня пользоваться мозгом, и будет счастье.
Всем.