взрослая жизнь - это когда утром выходного дня твоему мужчине звонят с работы, и пока он разговаривает по телефону, ты щекочешь ему шею губами, а потом он пытается дозвониться до нерадивого исполнителя,вы возитесь как котятки и шутите, мол, знаете, чем мы здесь занимаемся? к тому моменту, как закончим, ролик должен быть на почте!
и это так прекрасно.

можно сказать, структурообразующий. Да, меня волнует ерунда, но все-таки:

радоваться за любимого мужчину - это радоваться за себя или за другого?

по-хорошему ведь надо, чтобы был телепорт или тогда уж не было никаких средств свзяи на расстоянии, чтобы даже не знать,что где-то далеко от тебя живут прекрасные люди
господи, как же я по тебе скучаю.

Жили-были мальчик и девочка, брат и сестра - Гензель и Гретель. То есть всего двое, а не четыре, как вы могли подумать. Также очевидно, не в России, или родителям было нечего делать...
В общем, жили они в пригороде, а вернее - в деревне. То есть при диком-диком лесе, диком-диком поле и дикой-дикой речке.
Все вокруг было дикое, но детей это особо не смущало. Сами они тоже были дикие, а значит - самостоятельные.
И вот пошли они как-то в этот самый дикий лес. Понятное дело, за дикими овощами и фруктами.
И тут нате вот - заблудились. Какая досада.
А поскольку ни фруктов, ни овощей, даже диких, к моменту осознания плачевности собственного заблуженного положения они так и не набрали (то ли в силу неподходящих климатических условий, то ли личный фактор играл ключевую роль - не суть важно)...
...то им тупо хотелось жрать.
И тут - пабам! - они увидели... Пряничный домик.
Домик-пряник, как это обычно бывает с подобными архитектурными сооружениями, стоял на поляне, был окружен неприветливыми деревьями и прочей лесной сказочной атрибутикой.
Но сам был очень даже ничего. Выглядел на все сто, особенно на голодный желудок. Ибо сделан он был не кирпича, стекла и бетона, и даже не из суперсовременных строительных материалов, отвечающих западным стандартам - а из пряников, печенек, шоколадок, мармеладок (жевательных, разумеется) и прочих разных сладких вкусностей. И, что особо удивительно, все это было свежим. Пахло соответствующе.
Ну тут детей можно понять!
Они стали есть домик. Гензель грыз окошко, Гретель вгрызалась своими молодыми, не тронутыми кариесом зубами в дверной косяк... В общем, потребности первого уровня возобладали над всеми остальными. В том числе над потребностью в безопасности. А зря.
Ибо в домике жила злая-презлая ведьма. Из мяса и костей состоящая. Для повышения маразма всей истории предположим, что звали ее Генриэтта Карловна Шпихенваген. Она и по жизни-то была злая-презлая, но когда двое малолеток, чавкая, лишают вас дома - можно понять гнев старушки! Генриэтта Карловна, однако ж, в еде понимала (иначе почему у нее была не изба на курногах какая-нибудь, а домик из вкусного, м?). Более того, Генриэтта Карловна понимала, что потенциальная еда (обед, ужин, и, возможно, даже легкий завтрак) стоит за дверью и грызет ее! Просчитав про себя все возможные варианты поведения (а также просчитав до десяти, чтобы успокоить расшатанные чавканьем нервы), Генриэтта Карловна сочла необходимым притвориться доброй старушкой, ничуть не огорченной тем, что ее жилище подвергается гастрономической атаке.
Вышла бабка из избы.
Дети, ошалев от съестного, не сразу заметили явление госпожи Шпихенваген на свет дневной. Заметили - испугались, конечно (страшна была Генриэтта Карловна, даже и не в гневе, чисто физически). Но дела свои не бросили.
Генриэтта Карловна, в очередной раз сдержав себя, сказала максимально ровным и спойнкойным голосом: "Ути-ути вы мои детушки, ути-ути вы мои голубятушки. Заблудились, проголодались вы, наверное..."
Дети закивали
"Детушки мои, - продолжила бабка, насколько могла, елейным голосом, - да вы заходите в дом, там много всяких вкусностей, чаек, тортик кремовый".
Дети смекнули, что можно утолить и жажду (которая неизменно возникает, если всухомятку жрать много сладкого), и тортика кремового отведать. Понятное дело, согласились.
Поемши-попивши, детей разморило. Мы не будем утверждать, что Генриэтта Карловна подмешала что-либо в чай-кофе. Все ж таки это подсудное дело - детей травить. Скорее, сказались переживания и долгая прогулка. Дети уснули.
Удивительно или нет - проснулись они в клетке!
Генриэтта Карловна, немка практичная, смекнула, что дети не только вкусный ужин, но и дешевая рабсила, посему, разбудив детей страшными скрежетаниями о прутья клетки различными частями своего уродливого тела, вытащила Гретель и сказала ей - СТРАШНЫМ ГОЛОСОМ!
(цитирую)
"Вставай скорее, лентяйка! Иди наколи дров, воды принеси, печь растопи и вари мне и брату вкусный обед! Я хочу, чтобы твой братец стал пожирнее, тогда я его и съем!"
Гретель ничего не оставалась делать, как а) разрыдаться; б) огрести трендюлей от старухи; в) выполнять все приказанное.
Шло время. Хоть Гретель и пыталась готовить диетически обеды - считала калории, не использовала генно-модифицированные продукты, по минимуму использовала масло и старалась класть больше клетчатки - Гензель стремительно жирел. Наконец настал день, когда Генриэтта Карловна сказала: в печку его!
И тут пошли косяки со стороны старухи.
Во-первых, печь растапливать Генриэтта Карловна поручила Гретель. А, как известно, спички детям не игрушка, особенно если они не умеют ими пользоваться. Это стоило старухе нервов и по крайней мере трех коробков (мы в лесу, а в лесу спички - ценность, ну!)
Во-вторых, когда печь-таки растопилась, старуха велела... залезть Гретель в печь и посмотреть, хорошо ли эта самая печь топится.
Гретель, не будь дурой, сказала, что не может. Старуха попросила аhuументировать отказ. Гретель, понимая, что не все аргументы сейчас уместны, заявила, что она, мол, слишком толстая и в печь не поместится.
Немка умная, но импульсивная, Генриэтта Карловна взвопила: "Да что ты мне тут паришь! Смотри, даже я могу забраться!"
Примерно здесь мы с вами понимаем, что исход Второй мировой войны был предрешен.
Старуха залезла в печь. Гретель закрыла дверцу... Добрая девочка злорадно бормотала "Гори, ведьма, гори", а из трубы шел черный дым... В общем, на этом сказка для старухи закончилась.
Дети оклемались, поели еще домика - и отправились домой.
Впрочем, мы не знаем, добрались ли они до дома - или огребли новых приключений. (с) любимый мальчик.

А помимо всего прочего, любимый мальчик сфотографировал меня так, как я есть. Я вот думаю, если кто-то может сфотографировать меня так, как я вижу себя в зеркале, это ведь много стоит правда?
Из зеркала на меня смотрит вот такое вот

- Я хотя бы о N. не заикался!
- А я разве заикалась?
- Угу.
- И что говорила? Не помню, ну вот совсем.
- Я тоже не помню. Помню только, что это было на углу Невского и Литейного.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

а вот ничего не могу с собой поделать - нравится мне эта карточка и все. Посмотри в глаза чудовищ.

Интересно, это только у меня понятия "мне плохо" и "я хочу есть" равнозначны?
Мне плохо.
И я хочу есть.
Как же я устала, как же я ничего не хочу.

Королева любит свой цвет, королева горда и почти прекрасна. Королева бывает снежной - но чаще все же бывает страстной; говорят, ей все в этой жизни далось легко. Королева играет на скрипке и здорово щелкает языком; ты вчера только встретился с ней - а уже будто тысячу знаком. Большинство начинает пешками - а она родилась такой; только бога всегда считала своим немыслимым потолком.

Королева страдает бессоницей последние две недели - февраль на излете, и все эти дни в Москве по ночам метели; ветер бьется в окно, швыряет в него по горсти сухих снежинок. Королева давно считает себя натянутою пружиной, взведенным курком, норовистым рысаком. В воскресенье она выходит обычно медленно на балкон, выдыхает первое за день облачко пара. Королева думает "Господи, как же я тут, с Тобой, устала". "Ты возьми меня, - думает, - Отче, на небеса". Ветер прячет рассвет в королевиных волосах, бог молчит, пахнет снегом, ванилью и свежим днем. Королева вздыхает: "Гори оно все огнем", обнимает себя руками, щелкает языком и - покоряется дню,
растворяясь
бесследно
в нем.(с) Аша