мозг там
Легко играть в войнушки. Плести себе кольчуги, лелеять игрушечные знамена, махать деревянными мечами, сверкать ненастоящей яростью в глазах, делать вид, что живешь по законам чести. Да только у тебя всегда есть теплый спальник, еда, крыша над головой, пусть и брезентовая и машина, чтобы уехать домой, если вдруг станет холодно, заболит живот или просто надоест. Никто не пошлет тебя умирать на рассвете за чужие цели. Никаких тебе ковровых бомбардировок, ржавых винтовок почти без патронов и ночей в окопах.
Легко играть в любовь. Внушить себе, что любишь во-о-он того мальчика, который так, кстати, встречает тебя каждый вечер у университета, потому что...Ну, у него шнурки красивые. Черные такие, рваные, грязные шнурки на ботинках, чем не повод для любви? Думать о нем можно, когда засыпаешь, улыбаться таинственно, умеренно порхать, целовать его в щечку на прощание, внезапно отменять свидания (" дорогой, у меня та-а-ак много дел, да ещё и любимый сериал в это время!"), снисходить до его друзей, даже не изображать из себя стерву, зачем, господи? Достаточно смотреть иногда многозначительно, едва дотрагиваться до его руки, любовь ведь! Если быть обычной, то таким словом это не назовешь, точно, ну, никто не поверит же, да и самой себе не поверить никак. А то, что мальчик этот милый не играет, и не важно вовсе, он, может быть, сдохнуть хочет под дверьми, только не доползти, в гробу он видел все эти многозначительности, ему бы обнять, сгрести в охапку, расцеловать, впитаться в кожу, проползти по венам и артериям невиданным микробом, врасти навсегда, и, наконец, расслабиться, растечься теплым молоком, счастьем по ладошке любви своей, но чертова гордость!.. Он не спит ночами, за полчаса с ней он умирает и воскресает 7 раз, куда уж тут мессиям, его скручивает в бараний рог от каждого небрежного жеста её, от невозможности унять то, что так холодит в груди. Когда она уйдет, он прислонится к стенке, чтобы не упасть, будет долго курить, закрыв глаза, не в силах решить, то ли ему вены резать, то ли взлетать.
Легко играть в литературу, критиковать, рассуждать, мол, де, объясни мне сейчас, внятно объясни, кому говорю, а то я, дурень, не понял твоих мыслей и метаний, а кровью сердца своего платить за знание не собираюсь, недостойно оно такого, я для другого её приберегу, было бы, зачем в огонь задницу сувать, лучше я на диване дома посижу, распятье не для меня. А ты повиси пока на мировом древе, как у меня чайник вскипит, приду, покритикую, ты свистни, когда слезать соберешься.
Нет дураков мясом наружу ходить.
Легко играть в жизнь, пока кажется, что есть много времени впереди и возможность все исправить. Когда понимаешь, что нет ничего, да и не было вовсе, ты обманулся - в очередной раз! - и так серьезно, приходится жить.
А это, как известно, куда сложней.
Легко играть в любовь. Внушить себе, что любишь во-о-он того мальчика, который так, кстати, встречает тебя каждый вечер у университета, потому что...Ну, у него шнурки красивые. Черные такие, рваные, грязные шнурки на ботинках, чем не повод для любви? Думать о нем можно, когда засыпаешь, улыбаться таинственно, умеренно порхать, целовать его в щечку на прощание, внезапно отменять свидания (" дорогой, у меня та-а-ак много дел, да ещё и любимый сериал в это время!"), снисходить до его друзей, даже не изображать из себя стерву, зачем, господи? Достаточно смотреть иногда многозначительно, едва дотрагиваться до его руки, любовь ведь! Если быть обычной, то таким словом это не назовешь, точно, ну, никто не поверит же, да и самой себе не поверить никак. А то, что мальчик этот милый не играет, и не важно вовсе, он, может быть, сдохнуть хочет под дверьми, только не доползти, в гробу он видел все эти многозначительности, ему бы обнять, сгрести в охапку, расцеловать, впитаться в кожу, проползти по венам и артериям невиданным микробом, врасти навсегда, и, наконец, расслабиться, растечься теплым молоком, счастьем по ладошке любви своей, но чертова гордость!.. Он не спит ночами, за полчаса с ней он умирает и воскресает 7 раз, куда уж тут мессиям, его скручивает в бараний рог от каждого небрежного жеста её, от невозможности унять то, что так холодит в груди. Когда она уйдет, он прислонится к стенке, чтобы не упасть, будет долго курить, закрыв глаза, не в силах решить, то ли ему вены резать, то ли взлетать.
Легко играть в литературу, критиковать, рассуждать, мол, де, объясни мне сейчас, внятно объясни, кому говорю, а то я, дурень, не понял твоих мыслей и метаний, а кровью сердца своего платить за знание не собираюсь, недостойно оно такого, я для другого её приберегу, было бы, зачем в огонь задницу сувать, лучше я на диване дома посижу, распятье не для меня. А ты повиси пока на мировом древе, как у меня чайник вскипит, приду, покритикую, ты свистни, когда слезать соберешься.
Нет дураков мясом наружу ходить.
Легко играть в жизнь, пока кажется, что есть много времени впереди и возможность все исправить. Когда понимаешь, что нет ничего, да и не было вовсе, ты обманулся - в очередной раз! - и так серьезно, приходится жить.
А это, как известно, куда сложней.